Значение слова эпитет

эпитет, эпитета, муж. (греч. epitheton, букв. приложенное). Одно из изобразительных поэтических средств - определение, прилагаемое к названию предмета для большей образности (лит.). Постоянные эпитеты народной поэзии (напр. синее море, чистое поле). Украшающий эпитет (перевод лат. epitheton ornans).

| перен. Слово, которым кто-нибудь называет, характеризует кого-нибудь (книж. шутл. или ирон.). Талантливого писателя засыпали хваленными эпитетами. «Боже, какие эпитеты посыпались на мою голову!» Гончаров. Нелестный эпитет.

ЭПИТЕТ, а, м. В поэтике: образное, художественное определение. Постоянный э. (в народной словесности, напр. синее море, златы кудри). Нелестный э. (перен.: о неодобрительной характеристике кого-чегон.).

1. м.
   1. Образное, художественное определение как простейшая форма поэтического тропа.
   2. перен. Слово, выражение, которым характеризуют кого-л., что-л. (обычно с оттенком неодобрительности).

(греч. epitheton, букв. - приложенное), троп, образное определение (выраженное преимущественно прилагательным, но также наречием, существительным, числительным, глаголом), дающее дополнительную художественную характеристику предмета (явления) в виде скрытого сравнения ("чистое поле", "парус одинокий").

(греч. epítheton, буквально ≈ приложенное), художественное определение, один из тропов . Выражается преимущественно именем прилагательным («сладостный напев»), но также наречием («горячо любить»), именем существительным («веселья шум»), числительным («первый друг»), глаголом («желание забыться»). В отличие от обычного логического определения, которое выделяет данный предмет из многих («тихий звон»), Э. либо выделяет в предмете одно из его свойств («гордый конь»), либо ≈ как метафорический Э. ≈ переносит на него свойства другого предмета («живой след»). Э. возник в устном поэтическом творчестве посредством: обобщения постоянно встречавшихся признаков («русая коса», «белая берёза»); закрепления исторических отношений («седелышко черкасское», «арабский конь» ≈ в средневековой французской поэзии); идеализации («ласковый князь Владимир»). Систему постоянных Э. народной поэзии разлагает развитие индивидуального творческого начала. Признаки явлений природы присваиваются человеку («ясное солнце» ≈ «ясный взгляд»). Из слитности ощущений разных органов чувств возникают синкретические Э. («холодный цвет», «ясный звук»). Стремление усилить впечатление приводит к удвоению («украсно украшенная земля Русская»); с этой же целью в Э. соединяются корни разных слов («быстроногий Ахилл», «широкошумные дубровы»). От постоянных Э. народнопоэтического творчества, доходящих до забвения основные значения слова («Наостри мою острую саблю!»), профессиональная литература приходит к индивидуализированным, останавливающим внимание уникальным Э.: «дам обдуманный наряд» (А. С. Пушкин). В Э. отражается стиль писателя, эпохи, литературного направления («сладкогласный певец», «хладный прах» несут печать сентиментализма; «жёлтая заря», «снежное вино» принадлежат поэтической системе А. Блока).

Лит.: Веселовский А. Н., Историческая поэтика, Л., 1940, с. 73≈93; Жирмунский В. М., К вопросу об эпитете, в его сб.: Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Избр. труды, Л., 1977; Томашевский Б. В., Стилистика и стихосложение, Л., 1959, с. 200≈208; Озеров Л., Ода эпитету, «Вопросы литературы», 1972, ╧4.

В. С. Баевский.

(греч. έπίθετος — наложенный, приложенный) — термин теории литературы: определение при слове, влияющее на его выразительность. Содержание этого термина недостаточно устойчиво и ясно, несмотря на его употребительность. Сближение истории литературной выразительности с историей языка должно отразиться на теории Э.: его история уже теперь близка к истории грамматического определения и, вероятно, этому термину суждено уступить место иным категориям поэтической выразительности. Не имея в теории литературы определенного положения, название Э. прилагается приблизительно к тем явлениям, которые в синтаксисе называются определением, в этимологии — прилагательным; но совпадение это только частичное. Установленного взгляда на Э. у теоретиков нет: одни относят его к фигурам, другие ставят его, наряду с фигурами и тропами, как самостоятельное средство поэтической изобразительности; одни отождествляют эпитеты украшающий и постоянный, другие разделяют их; одни считают Э. исключительно элементом поэтической речи, другие находят его в прозе. А-р Н. Веселовский ("Из истории Э.", в "Журн. Мин. Народы. Просв.", 1895, № 12) охарактеризовал несколько моментов истории Э., являющейся, однако, лишь искусственно выделенным фрагментом общей истории стиля. Теория литературы имеет дело только с так назыв. украшающим Э. (epitheton ornans); название это неверно и ведет свое происхождение из старой теории, видевшей в приемах поэтического мышления средства для украшения поэтической речи; но только явления, обозначенные этим названием, представляют собой категорию, выделяемую теорией литературы в термине Э. Как не всякий Э. имеет форму грамматического определения, так не всякое грамматическое определение есть Э.: определение, суживающее объем определяемого понятия, не есть Э. Логика различает суждения синтетические — такие, в которых сказуемое называет признак, не заключенный в подлежащем (эта гора высока) и аналитические — такие, в которых сказуемое лишь повторяет признак, уже имеющийся в подлежащем (люди смертны). Перенося это различение на грамматические определения, можно сказать, что название Э. носят лишь аналитические определения: "рассеянная буря", "малиновый берет" не Э., но "ясная лазурь ", " длиннотенное копье", "щепетильный Лондон", "Боже правый" —эпитеты, потому что ясность есть постоянный признак лазури, щепетильность —признак, добытый из анализа представления поэта о Лондоне, и т. д. Для логики это различение не безусловно, но для психики творящей мысли, для истории языка оно имеет решающее значение. Э. — начало разложения слитного комплекса представлений — выделяет признак, уже данный в определяемом слове, потому что это необходимо для сознания, разбирающегося в явлениях; признак, выделяемый им, может нам казаться несущественным, случайным, но не таким он является для творящей мысли. Если былина всегда называет седло черкасским, то не для того, чтобы отличить данное седло от других, не черкасских, а потому, что это седло богатыря, лучшее, какое народ-поэт может себе представить: это не простое определение, а прием стилистической идеализации. Как и иные приемы — условные обороты, типичные формулы — Э. в древнейшем песенном творчестве легко становится постоянным, неизменно повторяемым при известном слове (руки белые, красна девица) и настолько тесно с ним скрепленным, что даже противоречия и нелепости не побеждают его ("руки белые" оказываются у "арапина", царь Калина — "собака" не только в устах его врагов, но и в речи его посла к князю Владимиру). Это "забвение реального смысла", по терминологии A. H. Вeселовского, есть уже вторичное явление, но и самое появление постоянного эпитета нельзя считать первичным: его постоянство, которое обычно считается признаком эпики, эпического миросозерцания, есть результат отбора после некоторого разнообразия. Возможно, что в эпоху древнейшего (синкретического, лирико-эпического) песенного творчества этого постоянства еще не было: "лишь позднее оно стало признаком того типически условного — и сословного — миросозерцания и стиля, который мы считаем, несколько односторонне, характерным для эпоса и народной поэзии". Анализируя поэтические Э., А. Н. Веселовский находит возможность разбить их на две обширные категории: 1) Э. тавтологический, подновляющий нарицательное значение слова, освежающий его потускневшую в сознании внутреннюю форму ("крутой берег": берег — одного происхождения с Berg — и так значит крутой; "грязи топучия"; "красна девица") и 2) Э. пояснительный, усиливающий, подчеркивающий какой-нибудь один признак; этот признак либо считается в предмете существенным, либо характеризует его по отношению к практической цели и идеальному совершенству. Подметив эту разницу, немецкие теоретики пытались делить Э. на Adjectiva der Bezeichnung (Э. обозначения) и der Beziehung (Э. отношения); первые Готшаль без всякого основания отождествляет с постоянными, вторые — с украшающими, причем необходимым признаком последних считает метафоричность. Должно отметить, что, "говоря о существенном признаке, как характерном для содержания пояснительного Э., мы должны иметь в виду относительность этой существенности". Так, напр., в "белый лебедь", "трава зеленая", эпитеты безотносительно существенны; наоборот, в "честитый царь", "столы белодубовые", "ножки резвые" Э. определяет то совершенство, которое желательно приписать определяемому объекту: коли ножки, то уж резвые, коли царь, то уж честитый. Отсюда пристрастие к Э. золотой, белый и т. п. Особенное внимание обращает А. Н. Веселовский на две группы эпитетов, поверхностно сходные, но по существу и по хронологии глубоко различные: "между ними лежит полоса развития — от безразличия впечатлений к их сознательной раздельности", это Э.-метафора и Э. синкретический. Первый — как и всякая метафора — предполагает сознательное перенесение оттеняемого признака с одного из сравниваемых объектов на другой ("сладкая тишина", "блестящее общество", "сонный лес"). Второй есть результат ассоциации чувственных представлений; не сознавая этого, мы получаем ощущения слитного характера; получаются такие явления, как audition color é e — и такие Э., где впечатления слуха и зрения смешаны не метафорически, не иносказательно, но в прямом смысле. Конкретные примеры сложны, но можно утверждать, что с психологической точки зрения в таких Э., как "малиновый звон", "прозрачный звук лошадиных копыт" (Толстой) мы имеем дело скорее с синкретизмом, чем с метафорой. История Э. представляет собой одну из выразительнейших страниц в судьбах литературных форм; это история не только поэтического стиля, но и всего "поэтического сознания от его физиологических и антропологических начал и их выражений в слове — до их закрепощения в ряды формул, наполняющихся содержанием очередных общественных миpoсозерцаний. За иным Э., к которому мы относимся безучастно, так мы к нему привыкли, лежит далекая историко-психологическая перспектива, накопление метафор, сравнений и отвлечений, целая история вкуса и стиля, в его эволюции от идей полезного и желаемого до выделения понятия прекрасного". Так оценивая эволюцию Э., А. Н. Веселовский видит общее её направление в "разложении его типичности индивидуализмом". На первых порах мы имеем Э. типичные, общие для группы, например равно применяемые ко всем героям. Еще в Нибелунгах все восхваляемые предметы певец охотно называет белыми или ясными, все отрицательные явления — черны, мрачны. В дальнейшем самосознание развивающейся личности связано с индивидуализацией её впечатлений — Э. становится характеризующим; типизирующего Э. уже недостаточно для мысли, и она категоризирует его, осложняет прибавлениями: получается сложный Э., подчас сокращенный из целого сравнения, описания. Это не единственный вид сложного Э.: сложность получается также от парного сочетания синонимов, от соединения взаимно определяющих Э. и т. д. Говорят, что Э. — пробный камень для поэта; и действительно, есть сторона творчества, которая именно в этом элементарном приеме находит особенно яркое выражение: это способность к анализу, к характеристик. Известное понятие находится в употреблении, оставаясь неразложенным и не задевая мысли: мыслитель — все равно, поэт или прозаик — в одном определении выделяет его признак, существенный, но дотоле незаметный. Такие эпитеты, как у Пушкина "простодушной клеветы" или у Лермонтова "неполных радостей земных" разом, точно вспышка молнии, освещают нам содержание явления, в которое мы еле вдумывались; они переводят в сознание то, что смутно ощущалось за его порогом. Поэтому нельзя считать основательными указания на плеонастический характер эпитетов: они основаны на смешении логической точки зрения с психологической. Э., повторяющий — иногда подновляющий — значение определяемая слова, придает ему новый оттенок; он нужен и потому в нем нет плеоназма.

А. Г.

(от греч. epitheton — приложение). Художественное, образное определение, вид тропа. Веселый ветер, мертвая тишина, седая, старина, черная тоска. При расширительном толковании эпитетом называют не только прилагательное, определяющее существительное, но и существительное-приложение, а также наречие, метафорически определяющее глагол. Мороз-воевода, бродяга-ветер, старик океан; гордо реет Буревестник (Горький); Петроград жил -в эти январские ночи напряженно, взволнованно, злобно, бешено (А. Н. Толстой).

Постоянный эпитет. Эпитет, часто встречающийся в народном поэтическом творчестве, переходящий из одного произведения в другое. Море синее, поле чистое, солнце красное, тучи черные, добрый молодец; зелена трава, красна девица.

, -а, м.

Образное художественное определение.

* Постоянный эпитет. *

(от греч. epitheton — приложение) — художественное, образное определение предмета, т. е. такое, которое не просто указывает на какое-либо его качество, но создает картину, образ на основе переноса смысла. Так, в пушкинских строках: «По дороге зимней, скучной тройка борзая бежит, колокольчик однозвучный утомительно гремит», — дорога определена через чувство, которое ею навеяно: она скучная. В совокупности скучный, однозвучный, утомительно рисуют душевное состояние путника (автора).

Квинтилиан писал: «...Э. украшает речь. Им поэты пользуются чаще и свободнее. Они удовлетворяются тем, чтобы Э. подходил к слову, к которому он прилагается, и мы не порицаем у них ни «белых зубов», ни «влажных вин». У ораторов же, если Э. ничего не прибавляет к смыслу, оказывается излишним. А прибавляет что-либо к смыслу такой Э., без которого оборот оказывается слабее. Главным украшением Э. служит переносное значение: необузданная страсть, безумные замыслы. Путем прибавления этих новых качеств эпитет становится тропом, как например у Вергилия: безобразная бедность и печальная старость. При этом свойство Э. таково, что без них речь становится голой и некрасивой, при избытке же их она ими зафомождается, становится длинной и запутанной. Можно сказать, что она делается похожа на войско, в котором столько же маркитантов, сколько солдат: численность двойная, а сил не вдвое больше. Впрочем, часто к одному слову дается даже не один Э., а несколько. Некоторые же совсем не считают Э. тропом, так как он ни в чем не изменяет значения слова. Э. несомненно является тропом в тех случаях, когда, будучи отделен от имени собственного, он приобретает самостоятельное значение и образует анто-номасию. Ибо, если сказать: тот, кто разрушил Нумантию и Карфаген, то это — антономасия, а если добавить: Сципион, то — Э. Соединять, следовательно, эти два тропа в один нельзя».

Как художественную деталь Э. нельзя смешивать с определительными прилагательными. Например, прилагательные белый снег или мягкий снег будут просто предметными и логическими определениями, но в выражениях сахарный снег или лебяжий снег прилагательные являются Э., потому что они дают дополнительную, художественную характеристику в виде скрытого сравнения, которое легко угадывается: снег белый, с блестящими крупинками, как сахар, снег белый, мягкий и легкий, как лебяжий пух.

Чаще всего Э. — это красочные определения, выраженные прилагательными. Например: «Статные осины высоко лепечут над вами; длинные, висячие ветки берез едва шевелятся; могучий дуб стоит, как боец, подле красивой липы» (И. Тургенев). В роли Э. может выступать также определение, выраженное причастием или причастным оборотом. Например: «Вы идете по зеленой, испещренной тенями дорожке» (И. Тургенев). Прилагательные и причастия-Э. могут выступать и в функции подлежащего, дополнения, обращения, подвергаясь при этом субстантивации: «Милая, добрая, старая, нежная, с думами грустны-ми ты не дружись, слушай — под эту гармонику снежную я расскажу про свою тебе жизнь» (С. Есенин). Эти Э., рисующие образ матери, служат обращением. Э.-дополнения: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви» (Н. Некрасов). Нередко Э., выраженные прилагательными, особенно в краткой форме, выполняют роль сказуемых: «Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка» (М. Лермонтов).

По составу Э. делятся на простые и сложные. Первые выражены одним словом, вторые словосочетанием. Например: «И навестим поля пустые, леса, недавно столь густые, и берег, милый для меня» (Пушкин) — один простой Э. и два сложных.

Известны и другие классификации Э. Так, можно противопоставить Э. постоянные (см. постоянный эпитет) и индивидуально-авторские. Постоянные Э. характерны для народного творчества (красна девица, добрый молодец, живая или мертвая вода и т. д.). Постоянные Э. употребляются как средства стилизации. В отличие от постоянных, индивидуально-авторские Э. живо и наглядно рисуют предметы и действия и дают нам возможность увидеть их такими, какими их видел писатель, создавая произведение. Например: «Погубленных березок вялый лист, еще сырой, еще живой и клейкий, как сено из-под дождика, душист» (А. Твардовский). У Есенина береза зеленокудрая, в юбчонке белой, у нее золотистые косы и холщовый сарафан. Луговскому представлялась береза вся сквозная, она тусклым золотом звенит... Поэтическое видение не бывает стереотипным, и каждый художник находит свои, особые краски для описания одних и тех же предметов.

В зависимости от стилистического назначения художественных определений их делят на изобразительные и эмоциональные Э. Первые значительно преобладают в художественных описаниях. Эмоциональные Э. встречаются реже, они передают чувства, настроение поэта. Например: «Вечером синим, вечером лунным Был я когда-то красивым и юным. Неудержимо, неповторимо Все пролетело... далече... мимо» (С. Есенин).

Назначение Э. в тексте не изобразительное, а лирическое, поэтому слова, выступающие в роли эмоциональных Э., часто получают условное, символическое значение. Например, цветовые Э. розовый, голубой, синий, золотой и др. обозначают радостные, светлые чувства. У Есенина: «Заметался пожар голубой»; Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне». Э. черный, серый и подобные передают мрачные, тягостные переживания: «Вечер черные брови насопил...» (С. Есенин).

Место Э. среди других тропов, а также его влияние на обогащение лексической системы языка (развитие синонимии, антонимии, многозначности) выяснены пока в недостаточной степени. Более определенны функции Э. в структуре речевого произведения (текста). Э. в качестве средства сообщения (информативная функция) может характеризовать самые разнообразные предметы и свойства, воспринимаемые любым органом чувств, а также объединять различные сферы восприятия, т. е. быть синестетическим (малиновый звон, острое желание). Многие Э., фиксируя внешние черты явления, одновременно запечатлевают его духовный или социально-психологический облик (суровый Дант, А. Пушкин; Толстый и тонкий, А. Чехов). Э. как средство общения (коммуникативная функция) выявляет разнообразные свойства говорящего (пишущего): пол, возраст, национальность, социальное положение, индивидуальные черты. Э. как средство внутренней организации текста (конструктивная функция), взаимодействуя с другими словесными средствами, участвует в реализации всех свойств (параметров) речевого целого. Э. могут как бы вбирать в себя «характеризуемое» (о сердце — ретивое), чем достигается сжатость речи, но могут и сопровождать почти все единицы, способные выступать в роли характеризуемого. Э. бывают автономными и вступающими друг с другом в перекличку (повтор, градация, антитеза); последние придают тексту «силу внутреннего сцепления»: «Под снегом холодной России, под знойным песком пирамид...» (М. Лермонтов). Любой Э. выступает как относительно значимое звено текста; в этом плане большинство слов, лишенных Э., образует как бы «нейтральный фон», тогда как единицы, снабженные Э., оказываются выделенными. Э., несомненно, участвует в организации не только словесного, но и высших уровней художественного текста; например в стихотворении Пушкина «Цветок» («Цветок засохший, безухан-ный...»). Э. знаменуют движение времени, повернутое вспять ходом поэтического воспоминания, и таким образом участвуют в реализации сюжета. Однако эта роль Э. остается малоизученной.

Лит.: Античные теории языка и стиля. — М., Л., 1936; Веселовский АН. Из истории эпитета // Историческая поэтика. — Л., 1940; Голуб И.Б., Розенталь Д.Э. Секреты хорошей речи. — М., 1993; Горнфельд А. Эпитет // Вопросы теории и психологии творчества. — 2-е изд. — Т. 1.— 1911; Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII—XX вв. — М.; Л., 1963; Еремина В.И. Метафорический эпитет// Изв. АН СССР, ОЛЯ.— 1967. — Вып. 1; Жирмунский В.М. К вопросу об эпитете // Памяти П.Н. Сакулина. — М., 1931; Зеленецкий А. Эпитеты литературной русской речи. — Ч. 1. — М., 1913; Квят-ковский А. Поэтический словарь. — М., 1966; Никитина Е.Ф. и Шувалов СВ. Поэтическое искусство Блока. — М., 1926; Озеров Л. Ода эпитету // Вопросы литературы. — 1972. — № 4; Томашевский Б.В. Стилистика и стихосложение. — Л., 1959; Эпитет в русском народном творчестве. — М, 1980.

Л.Е. Тумина

(от греч. epitheton — приложение) — образное определение, дающее художественную характеристику предмета (явления) в виде скрытого сравнения. При расширительном толковании эпитетом называют не только прилагательное, определяющее существительное, но и существительное-приложение, а также наречие, метафорически определяющее глагол ("мороз-воевода", "бродяга ветер", "гордо реет Буревестник").

Рб: Язык. Изобразительно-выразительные средства

Род: Тропы

Вид: постоянный эпитет

Асс: метафора, сравнение

Пример:

парус одинокий

веселый ветер

старик океан

* "Эпитет широко используется в поэтическом языке. "Отговорила роща золотая березовым веселым языком". Так С. Есенин создал с помощью эпитетов картину поздней осени" (В. Аникин). *